Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории - Гапоненко Александр 2019

Хан Девлет-Гирей

Девлет-Гирей. Средневековая миниатюра

Практически в то же время, как московский царь Василий Иванович проводил смотр своих войск под Коломной, крымский хан Девлет-Гирей проводил заседание Большого Дивана в своем дворце в Бахчисарае.

Диван являлся государственным советом при хане, состоящим из представителей знатных татарских родов: Ширинских, Мансуров, Аргинов, Яшлавских, Барынских, Сиджуитских, Кипчакских. В совет входил также его заместитель и принц-наследник — калга-султан Мехмед, мать хана — ханша-валиде, глава мусульманского духовенства ханства — муфтий, командующий войсками Дивей-мурза. На совет был приглашен и самый крупный вассал Девлет-Гирея, глава ногаев Теребердей-мурза. Поскольку калга Мехмет был сейчас вызван к султану в Истамбул, его место занимал принц Шардан.

Члены Дивана уже давно собрались в зале заседаний, но хан к ним не выходил — ждал, когда появятся представители турецкого султана: Энвер-паша и командир янычар ага Ибрагим-бей. Девлет-Гирей ожидал прихода высокопоставленных турок на летней веранде, чтобы войти в зал совета одновременно с ними.

Летняя веранда выходила окнами в сад. Большие оконные рамы, застекленные итальянскими витражами, были открыты настежь, поскольку уже жарко припекало южное солнце. Из сада тянуло прохладой и запахом цветущей мимозы, слышалось пение птиц. Среди птичьих голосов выделялось низкое пение маленьких сорокопутов. В расположенном прямо посредине веранды небольшом фонтане нежно журчали струи воды, падающей из литой медной чаши, украшенной орнаментом из трав и листьев.

Девлет-Гирей смотрел из окна на цветущий сад и думал о предстоящем совете. Их род около ста лет тому назад получил власть над Крымом из рук литовцев, которые помогли ему военной силой одолеть другие татарские роды. Позже литовцы помогали его роду отстаивать независимость Крымского ханства от властителей Большой Орды, пытавшихся подмять их под себя. Когда в одной из множества битв ордынцы разбили войско Гиреев, то роду некоторое время пришлось скрываться в литовском городе Лида.

Потом Гиреи выбрали в качестве покровителей более сильную Османскую империю. С помощью турецкого султана отцу Девлета удалось вернуть власть в ханстве, но за это ему пришлось отдать им Таманский полуостров и колонии генуэзцев на южном побережье Крымского полуострова. С этого момента крымские ханы попали в вассальную зависимости от султана. В случае недовольства, султан мог сменить его на другого правителя. Хорошо еще, если на сына Мехмеда, который сейчас находился в Истамбуле, а то и на представителя другого рода.

Некоторое время Гиреи были союзниками Московского царства, которое воевало с их общим врагом — Большой Ордой. Потом внешнюю политику Крымского ханства стали полностью определять турки. Они переориентировали татар на сотрудничество с литовцами и поляками, натравливали их на русских. В значительной степени это произошло потому, что турки хотели подчинить себе Казанское и Астраханское ханства, а это сделала Москва. Впрочем, получая от правительства Литвы и Польши большие денежные поминки, крымцы время от времени совершали походы и на подконтрольные им территории — Волынь, Галицию, Киевщину.

Сам Девлет-Гирей прошел непростой путь к власти над Крымским ханством. Был период, когда его заточил в темницу собственный дядя Сахиб, сидевший на троне в Бахчисарае. Он долго пресмыкался перед султаном в Истамбуле, пытаясь вернуть себе трон. Наконец, он дал клятву верности султану, а тот ему — тысячу янычар, которые помогли свергнуть дядю с престола.

Вернувшись в Крым, Девлет-Гирей безжалостно расправился со всеми соперниками из числа родственников, усмирил непокорную татарскую знать и вот уже два десятка лет правил страной железной рукой.

Пережитые невзгоды, казалось, не повлияли на его внешний вид. В свои шестьдесят лет хан выглядел моложаво, члены его тела сохранили гибкость и силу, стан остался строен. Внутренняя сила и жестокость практически не отразились на внешнем облике Девлета. Тонкие и красивые черты лица хана всегда оставались бесстрастными, что не позволяло догадываться о его чувствах и намерениях.

Хан, вопреки установлениям ислама, любил вкусно поесть и выпить хорошего вина, проводил много времени в окружении своего многочисленного гарема, понимал толк в литературе, искусстве и музыке, уделял внимание чтению, нанимал в Европе лучших архитекторов для украшения и улучшения устройства своего дворца.

Но в любой момент Девлет-Гирей мог выйти из тщательно создаваемого им образа покровителя искусств и отдать распоряжение казнить сфальшивившего музыканта или содрать кожу с располневшей танцовщицы.

Девлет-Гирей не был верующим человеком и относился к исламу как к набору формальных обрядов, которые надо соблюдать потому, что таким образом можно легче управлять своим народом.

На совещание хан надел шелковый халат зеленого цвета, расшитый золотом, перевязал его широким шелковым поясом; его голову венчала остроконечная войлочная шапка, покрытая белым шелком и отороченная соболиным мехом; на ногах красовались зеленые чувяки из сафьяна.

В последнее время Истамбул все сильнее пытался подмять под себя его ханство, посылал татарское войска бороться за собственные интересы. Так, в позапрошлом году, хану пришлось вести свое конное войско под Астрахань, на которую пошла турецкая пехота с пушками.

Поход, к радости Девлет-Гирея, провалился. Поэтому в прошлом году он самостоятельно совершил, выгодный татарам в материальном плане поход на Москву.

В этом году турки хотели с помощью его воинов захватить Московское царство, что татарам было не выгодно. Одно дело пограбить русские улусы и уйти с добычей и полоном обратно к себе в Крым, а другое дело управлять огромным северным царством. Ни хан, ни его люди к такому управлению были не способны. Поэтому Девлет-Гирей пытался переориентировать предстоящий поход на решение своих собственных задач. Посланцы султана это понимали и старались его переиграть. Одним из мелких ходов в этой игре было намеренное опоздание турок на заседание Большого Дивана с целью унизить хана в глазах его подданных.

Дверь на веранду отворилась, вошел согнувшийся до земли слуга и сообщил, что прибыли турецкие гости. Хан подождал немного и вышел в зал заседаний Дивана на мгновение позже турок.

Энвер-паша и Ибрагим-бей сели на диваны, расположенные в центре зала заседаний, Девлет-Гирей, его военачальник Дивей-мурза и любимый сын хана — Шардан рядом. Вслед за ними расселись по своим местам остальные члены совета.

Пока все рассаживались, вошел чернокожий евнух Энвер-паши с серебряным подносом. Слуга снял с подноса и поставил напротив своих хозяев китайский фарфоровый чайник и две тонкие фарфоровые чашки, а потом вышел. Унижение турками Девлет Гирея продолжалось — ему чайной чашки не подали.

Перед открытием совета муфтий произнес на арабском языке шахаду:

— Свидетельствую, что нет иного Бога, кроме Аллаха, и еще свидетельствую, что Мухаммед — Посланник Аллаха.

После этого все обратились лицом в сторону священной мечети Кааба и стали, вслед за муфтием произносить слова молитвы, омывать руками лицо, делать поясные и земные поклоны, то есть совершать зухр — обеденный намаз.

Шардан, проведший немало лет в Истамбуле и хорошо изучивший все сохранившиеся там от византийских правителей хитрости с церемониалами и символическими действиями, сразу понял смысл задуманной турками чайной церемонии. За пару мгновений до того, как муфтий произнес шахаду, он встал с дивана и, стараясь не привлекать внимание членов совета, быстро прошел к находившейся рядом с ним входной двери.

За дверью принц нашел стоящего там чиновника распорядителя и злобно прошипел в его адрес:

— Немедленно принести мне кувшин с розовым щербетом и четыре чашки на подносе. Все из золота. Живо, а то шкуру спущу!

Понятливый чиновник немедленно исчез и через несколько минут появился с требуемыми предметами.

Шардан сам взял поднос, подошел к двери, дождался окончания намаза, вошел в зал, поставил чашки напротив турок, отца, Дивей-мурзы и налил в них холодный ароматный напиток.

Налить чай Энвер-паше и Ибрагим-бею было некому, сами они этого делать по соображениям престижа не хотели. Операция турок по умалению статуса Девлет-Гирея провалилась.

Хан с благодарностью посмотрел на своего любимого сына. «Да, надо было Шардана назначить калгой, — подумал он про себя. — Военного опыта у него совсем нет, но искусство борьбы за власть он при дворе султана хорошо освоил. А военному искусств я его научу в предстоящем походе».

Энвер-паша, по праву старшего по статусу, стал вести заседание Дивана. Нудным, не терпящим возражения тоном он начал вещать:

— Султан Селим II хан, властитель Дома Османов, султан султанов, хан ханов, предводитель правоверных и наследник пророка Владыки Вселенной, и прочая, и прочая повелел выступить в поход против Московского царства и покорить его.

В поход выступим после того, как море успокоится от бурь и на кораблях прибудут турецкие войска вместе с пушками. Корабли привезут сорок тысяч человек, включая семь тысяч лучших султанских воинов — янычар.

Хану Девлет-Гирею надлежит выставить в этот поход шестьдесят тысяч конных воинов, Теребердей-мурзе — двадцать тысяч.

В этот поход с нами пойдут турецкие чиновники для налаживания управления захваченными русскими землями.

Энвер-паша перевел дыхание.

Дивей-мурза, которому предстояло командовать объединенными войсками, воспользовавшись тем, что турок на мгновение замолчал, попытался чуть изменить генеральную диспозицию войск:

— Уважаемый Энвер-паша! Но конница может пойти в поход раньше, не дожидаясь турецкой пехоты и нанести по русским упреждающий удар.

Ибрагим-бей ответил за Энвер-пашу:

— У нас есть план военной компании, разработанный визирем Мехмет-пашой и утвержденный великим султаном Селимом II. Мы все будем следовать этому плану.

Энвер-паша, как ни в чем не бывало, продолжил свою речь:

— Соберемся у Перекопи, пойдем по Муравскому шляху. Окружим Москву и возьмем ее штурмом. Для этого у нас будет сто тяжелых осадных орудий. Конница в это время разгромит русское войско, которое малочисленно, поскольку половина его увязло на севере, в войне со шведами.

Девлет-Гирей получил подтверждение своего предположения, что турки хотят руками его воинов разбить русское войско, а затем присвоить себе все плоды победы. Турки даже не разрешат грабить захваченные русские города и уводить в полон их население. Иначе привезенным из Стамбула чиновникам некем будет управлять. Требовалось срочно вмешаться в ход совещания.

— Высокочтимый Энвер-паша! — начал Девлет-Гирей. — А не лучше ли нам осаждать по дороге все города и брать их штурмом?

Хан предполагал, что в случае осады всех городов их можно будет грабить и брать полон. В небольших городах можно будет ставить наместниками своих воинов, а в каком-то большом, например, Смоленске, сделать наместником Шардана. Не зря же он посылал недавно золото смоленскому наместнику Шуйскому.

А там, кто знает, может, удастся сделать своего сына правителем Московского царства.

— У нас есть план, утвержденный султаном Селимом II, и мы будем ему следовать, — снова вмешался Ибрагим-бей.

Девлет-Гирей не сдавался:

— Мои люди подкупили наместника Смоленска Шуйского, и он готов сдать нам город без осады. В город ведет подземный ход, через который бояре и их люди пропустят наших воинов внутрь. Этот город важный военный и торговый центр, на него претендует Речь Посполитая, которая его захватит, пока мы будем осаждать Москву. Давайте пошлем один конный тумен на захват Смоленска.

На этот раз Девлет-Гирея осадил сам Энвер-паша:

— Сигизмунд II при смерти, и султан хочет посадить на его место верного ему человека — Стефана Батория. Так что Смоленск никуда от нас не денется. А Шуйского вашего, я слышал, царь Иван с наместничества снял и собирается судить.

После этой информации Девлет-Гирей умолк и просидел до конца совещания, больше не возражая представителю турецкого султана.

По окончанию совещания хан не стал приглашать турок на обед, а, сославшись на болезнь, пошел обратно на летнюю веранду. Оставшись один, он гневно крикнул что-то невнятное, зашел в неглубокий бассейн и ударил ногой по медной чаше фонтана, чтобы прекратить раздражавшее его журчание воды. Медная чаша от сильного удара покосилась, питавшая ее трубка перегнулась, и вода перестала литься.

Вошел Шардан. Сын хотел успокоить отца, но произносить утешающие слова не стал.

— Великий хан, позвольте мне участвовать в предстоящем походе и постигать под вашим руководством военное искусство. Поручите мне командовать хотя бы небольшим отрядом, — схитрил принц.

Эта просьба обрадовала Девлет-Гирея. Он хотел видеть сына достойным приемником, а искусству ведения войны можно было научиться только на самой войне.

Хан тоже захотел как-то показать Шардану свое благорасположение:

— Да, сын. Я дам тебе под команду воинский отряд. Еще я заказал вышить для тебя золотом татарские одежды, а то ты все время ходишь одетый как турок. Наши люди должны видеть и по одежде, что ты свой — татарин. Одежды принесут тебе завтра в покои из золотошвейной мастерской.

И еще одна важная вещь. Энвер-паша возьмет с собой в поход гарем для демонстрации своей значимости. Я считаю, что нечего возить с собой в военные походы жен и наложниц, однако для того, чтобы показать, что Гиреи ничуть не хуже турок, тебе тоже надо будет взять с собой гарем. Найди себе несколько подходящих молодых женщин из полонянок, которых будет не жалко бросить, в случае чего. Мы потом найдем тебе княжну из Московского царства и попробуем с ее помощью укоренится там. Не отдавать же турецкому султану все то, что мы завоюем своими усилиями».

За просьбой о создании гарема для сына, помимо заботы о престиже, у Девлет-Гирея была еще и забота о продлении рода. Он заметил, что по приезде из Истамбула сын странным взглядом посматривает на молоденьких мальчиков. Видимо, посещение столичных турецких бань с массажистами-проститутками не прошли для сына даром. Хан надеялся, что умелые в вопросах любви женщины смогут отвратить сына от мальчиков и позволят завести потомство.

Немного успокоившись после разговора с сыном, Девлет-Гирей пошел в свои покои.

Шардан же решил выйти во двор подышать свежим воздухом. В одном из дворцовых переходов он ошибся и свернул не в том месте, а потому вышел не на парадный, а на задний двор. Раньше ему бывать здесь не приходилось, но место было красивое, воздух такой же свежий и теплый, как и на парадном дворе.

Принц направился в сторону сада и тут услышал печальную песню на незнакомом ему языке, которую исполняла, судя по голосу, молодая девушка. Припев песни подхватил еще один женский голос, судя по тембру, эта певица была возрастом постарше и пела она на другом языке.

Песню о своей далекой родине пела на русском отроковица Прасковья, а подпевала ей по-грузински ее новая подруга — Лейла. С Лейлой княжна подружилась потому, что они обе были православные, а также потому, что грузинка немного знала русский язык.

Девушки как раз закончили вышивать халат, рубашку и чалму для Шардана, положили их на стол и, освободившись от работы, запели.

Принц подошел к двери золотошвейной мастерской, толкнул ее и вошел внутрь. Заметив высокопоставленного турка, певицы замолчали. Все девушки встали и поклонились вошедшему. Христианские пленницы не были обязаны носить чадру, как мусульманки, и Шардан увидел пять молодых красивых девушек. Одна, с короткими светлыми волосами, была особенно хороша. Несмотря на свою молодость, она была по-женски привлекательна и держалась с большим достоинством. Это была, как мог уже догадаться читатель, Анастасия Хворостинина.

Неизвестно откуда появилась Фатима и стала показывать принцу расшитые для него золотом татарские одежды. Хозяйка мастерской сказала, что лучше всего работает русская — она умеет вышивать диковинные растительные узоры. Оказалось, что хозяйка неплохо понимала по-русски, но не показывала этого, желая тайно следить за своими работницами.

— Спроси, откуда она знает про растения, которыми вышит этот халат, — приказал принц Фатиме.

Княжна удивилась, что хозяйка заговорила с ней по-русски, но не подала вида.

— Увидела в немецкой книге, что тятенька с войны привез, — ответила она не задумываясь.

— А кто у нее отец? — заинтересовался принц Шардан.

Услышав в переводе хозяйки этот вопрос, княжна поняла, что проговорилась и решила больше не хитрить:

— Тятенька у меня князь Хворостинин, а книги он привез из одного замка, который захватил со своим отрядом во время войны с немецкими рыцарями. А мое настоящее имя Анастасия.

«Вот как удачно все сложилось, — обрадовался принц про себя, когда Фатима перевела ему сказанное. — Возьму эту русскую княжну к себе в гарем, повезу в поход, а там посмотрим, что из этого выйдет. Пожалуй, еще и ее подружку-певицу возьму».

— А не хочешь ли ты принять исламскую веру, княжна? — предложил принц. — Тогда я мог бы дать тебе волю.

— Принц, я крещена в православие и не стану изменять своему Богу. Ведь ты же не изменяешь своему? А давать мне волю или не давать ты сам решай.

Анастасия отвергла предложение Шардана принять ислам сразу, не размышляя. Свобода ей была дорога, но родная вера дороже. Княжна была твердо убеждена в том, что, предав своего Бога, она предаст и самою себя.

— Я готова принять ислам, принц, — неожиданно заявила стоявшая рядом Лейла. — Что для этого надо сделать?

— Для этого достаточно произнести в присутствии двух мусульман на арабском языке шахаду: «Ашхаду ал-ляя иляяхэ иллял-ла, ва ашхаду анна мухаммадан расулюл-ла», — сказал Шардан.

— По-вашему, это будет значить: «Я свидетельствую, что нет бога, кроме Единственного Господа, и свидетельствую, что Мухаммад — Его раб и посланник, — перевела Фатима.

— Ашхаду ал-ляя иляяхэ иллял-ла, ва ашхаду анна мухаммадан расулюл-ла, — торопливо повторила Лэйла, чтобы не забыть непривычные слова. — Теперь я мусульманка?

— Теперь ты мусульманка, — подтвердил принц. — Теперь ты имеешь право оставлять себе все подарки, которые получаешь, рожденные тобой дети будут свободными. Свободу ты получишь, если я тебя отпущу.

— А ты меня отпустишь на свободу, принц Шардан? — спросила бойкая грузинка.

— Посмотрим, золотошвейка, посмотрим на то, как ты будешь себя вести, — неопределенно ответил принц.

Свободу он обещал Анастасии, а не Лейле.

Шардан приказал Фатиме отнести расшитые одежды в свои комнаты. Потом, неожиданно сам для себя, сказал Фатиме, чтобы она передала девушкам, что поют они так же красиво, как вышивают. На то, что они еще и внешне красивы, он внимания не обратил.

Еще принц строго запретил начальнице золотошвейной мастерской рассказывать кому-либо, что одна из ее работниц русская княжна.