Социальные движения в XVII в. - Россия в XVII в. - История России XVII-XVIII в.

Тяжелые условия жизни и социальные противоречия средневекового общества не раз порождали острые конфликты. Однако крестьяне упорно и умело использовали все возможности сопротивления крепостничеству и государственному гнету. Они имели право обращаться в суд и часто им пользовались, особенно в случае посягательств на их земли в XVI—XVII вв.: только по одному такому делу несколько поколений крестьян с переменным успехом судились с Антониево-Сийским монастырем с 1572 по 1649 г., пока окончательно не проиграли дело. Но иногда такие процессы крестьяне все же выигрывали. При поземельных описаниях крестьяне утаивали от писцов до 10 % обрабатываемой ими земли — ведь приезжим из столицы писцам невозможно было учесть все небольшие «починки» и «заимки» среди лесов. При переходе к подворному обложению крестьянские и посадские семьи переставали делиться и оставались жить под одной крышей, чтобы меньше платить.

Здесь крестьяне использовали противоречие интересов государства и «своих» помещиков: ведь чем больше доходов забирали налоги, тем меньше оставалось на долю владельца. Поэтому последние «утаивали» и «не выдавали» хитрости своих крепостных. Крестьяне же, в свою очередь, предпочитали не распахивать учтенные в писцовых книгах обложенные налогами земли, но зато охотно брали в аренду под оброк не облагаемые налогами помещичьи «пустоши». Порой крестьяне складывались и давали взятки писцам за «сокращение» в документах размеров их пашни или просто не пускали их к себе, чтобы те не зафиксировали увеличения населения села.

В приграничных районах местные жители и беглецы использовали потребность государства в создании системы обороны. Они стремились записаться в качестве «вольных людей» на военную службу; попытки вернуть таких обратно в «тягло» встречали отпор при попустительстве местных воевод. Здесь крестьяне могли даже явиться «скопом» к помещику и силой привести его «ко кресту», что тот не будет требовать их возвращения. В отношениях с властями и помещиками всегда использовалась сила общины или посадского «мира», предохранявших своих членов от окончательного разорения; известны случаи, когда коллективный отпор «всем миром» заставлял помещика отказываться от увеличения оброка или барщины.

Наконец, огромные неосвоенные территории всегда давали возможности для бегства; но в Сибирь или на Дон уходили далеко не все, а только самые сильные и дерзкие. Обычные «семьянистые» крестьяне стремились уйти не в казаки, а к богатому и знатному боярину или во владения влиятельного монастыря в расчете на льготы и укрытие от властей. Другой путь беглецов лежал на посад, где было легче укрыться, найти работу и прокормиться «всякими промыслы»; в случае опасности приходилось уходить еще дальше — про беглецов помещики писали, что они «живут перебегая».

Так родилась в XVII в. популярная в крестьянской среде легенда «о далеких землях», где нет помещиков и чиновников, где «земляные плоды всякие весьма обильны бывают: родится виноград и сорочинское пшено, и другие сласти без числа». Эту счастливую землю — «Беловодье» — крестьяне искали на Амуре в «Даурской земле», за Дунаем, на Алтае, в Китае и других краях. Такие пассивные формы протеста усиливались тогда, когда открытая борьба была невозможна. Во время массовых крестьянских и городских выступлений на первый план выдвигались другие лозунги и социальные требования.

Характерной особенностью нашей истории было существование на границе государства казачьих «республик» на Дону, Волге, Урале, Северном Кавказе, Запорожье. Казаки жили за счет промыслов (рыболовство, скотоводство), но этих средств не хватало, и основным казачьим «промыслом» стали походы за добычей на «бусурман» Крыма, Турции, Ирана. При этом они не раз грабили на Дону и на Волге царские и купеческие караваны, угоняли скот у соседей-кочевников. В то же время казакам была необходима поддержка государства, и они начали «служить великому государю»: сопровождали посольства, вели разведку, доставляли в Москву захваченных «языков» и «вести» с границы. В обмен правительство поставляло им хлеб и сукно, порох, свинец, и это «жалованье» стало важным средством воздействия на казаков. Однако до конца XVII в. полностью подчинить казаков Москва еще не могла.

Казаки успешно отстаивали свою независимость — они предоставляли убежище беглым («с Дона выдачи нет!»), как «иностранцы», посылали в Москву свои посольства-станицы, самовольно предпринимали походы на турецкие города или на дружественный России Иран. Казачий «круг» — собрание полноправных казаков-воинов — решал все важные вопросы: ведал дележом добычи и судом, утверждал военные походы, избирал постоянных и походных атаманов. Казаки сообща владели промыслами, под началом у «старых» казаков находились ученики-«чуры»; в общинах и городках имелись свои ремесленники. Развитие казачьих общин за пределами государства, во враждебном окружении, и военный уклад жизни сохранил у казаков черты древнего общественного устройства — своеобразную «военную демократию». Эти черты — равенство, свобода от «бояр» и податей, военная удаль — привлекали на Дон и в другие казачьи общины беглецов из центра, делали лихого казака героем народных песен и сказаний.

Казачья вольница давала уже готовую организацию против наступавшего на окраины крепостного строя: во всех крестьянских войнах казаки выступали первыми и составляли наиболее боеспособные части в повстанческом войске. С другой стороны, казаки в XVII в. все больше попадали под влияние государства: выделялась «старшина», захватывавшая руководство войском и получавшая от власти поддержку, а в XVIII в. — чины и звания. Со временем казачество превратилось в привилегированное военное сословие и использовалось уже как полицейская сила.

Еще одна важная особенность крестьянского движения XVII—XVIII в. — появление самозванцев из народной среды и их несомненный успех: только во время Смуты объявилось не менее 15 «детей» Ивана Грозного и царя Федора. Самозванство отражало особые представления крестьян о роли и значении царской власти, ведь в течение столетий московские великие князья и цари возглавляли общенациональную борьбу за объединение страны и свержение татарского ига. Впрочем, возможно, эта глубочайшая вера в милостивого, справедливого и одновременно грозного царя шла еще с тех далеких времен, когда княжеская власть выделялась из недр родового строя, и воплотилась в былинах о Владимире Красном Солнышке. Это убеждение утвердилось в массовом сознании, и только такой «прирожденный» царь воспринимался как законный.

Когда же реальная крепостническая политика расходилась с этими представлениями, то она воспринималась как искажение царской воли злыми боярами. Крушение законной династии; нарушение «старины» крепостническими законами; частая и непонятная смена лиц у власти — все это воспринималось как наказание и заставляло задавать вопрос: а «истинный» ли царь на престоле? И укрепляло веру в «избавителя», подлинного царя, который непременно должен был объявиться народу. Когда же такой претендент объявлялся (вXVII—XVIII вв. самозванцы часто предъявляли особые «царские знаки» на теле) и обещал то, чего от него и ждали, то он и воспринимался как добрый и справедливый, карающий злых «кровопивцев» — а следовательно, истинный государь, поддержка которого была не просто выгодным, а истинно богоугодным делом.

За 250 лет с начала XVII до середины XIX в. в России появилось таким образом около 100 самозванцев: некоторые сумели возглавить целые армии. Самый известный Григорий Отрепьев, сумел даже захватить московский престол. В середине XVII в. появились и настоящие международные авантюристы — такие как мнимый сын Василия Шуйского, «царевич Симеон». Под этим именем скрывался московский подьячий Тимофей Акундинов, который более десяти лет разъезжал по соседним государствам, пока в 1653 г. не был выдан России и казнен.

Повышение налогов и злоупотребления администрации не раз вызывали восстания в городах — в 1648 г. такие выступления произошли в Москве и еще в 40 посадах. Как правило, эти движения были лучше организованы. Так, весной 1650 г. одновременно вспыхнули восстания в Новгороде и Пскове. Причиной их стали массовые закупки хлеба шведскими агентами, однако гнев горожан и примкнувших к ним стрельцов был направлен прежде всего против воеводской администрации и произвола богатейших новгородских «гостей». Восставшие отстранили воевод; власть перешла к мирскому сходу и выборным старостам в земской избе, которые стремились сохранять в городах порядок и не допускать грабежей и погромов. В челобитных к царю новгородцы жаловались на воеводу и «гостей» Стояновых, которые «норовят» шведам и вывозят хлеб. Псковское посольство в Москве подробно описало произвол воеводской администрации и выдвинуло целый ряд требований: отменить введенные недавно налоги, не вызывать горожан на суд в Москву, выдавать жалование стрельцам сполна и вовремя.

Однако в обоих случаях восстания были прекращены, хотя псковичи несколько месяцев упорно оборонялись от посланных на них войск. Но горожане искренне верили, что за спиной у царя дела вершат изменники-бояре; они не хотели верить подлинным царским грамотам с осуждением их действий и даже полагали, что сам царь бежал от бояр в Литву, — и в итоге поддались уговорам. В обоих случаях все решила внутренняя борьба в городах: «лучшие люди» выступали против «меньших»; интересы стрельцов не совпадали с нуждами посадских людей.

25 июля 1662 г. в Москве неизвестные люди расклеили «письма»-воззвания: они обвиняли царского тестя боярина Илью Милославского, его родственников и крупнейшего «гостя»-купца Василия Шорина в «измене»: подделке денег и тайных связях с Польшей. Несколько тысяч москвичей двинулись в Коломенское — летнюю резиденцию царя — и потребовали выдачи «изменников»-бояр. Застигнутый врасплох государь уговаривал подданных «тихим обычаем, чтобы они возвратилися и шли назад к Москве, а он царь, кой час отслушает обедни, будет в Москве, и в том деле учинит сыск и указ; и те люди говорили царю и держали его за платье и за пуговицы: “Чему де верить?” И царь обещался им Богом и дал им на своем слове руку, и один человек ис тех людей с царем бил по рукам».

Причиной волнений стал финансовый кризис, вызванный неумеренной чеканкой медных денег. К тому же фальшивомонетчики наладили подпольные мастерские, благо техника чеканки была примитивной. Правительство выдавало жалованье медью, но при этом налоги, пошлины и штрафы требовало платить серебром. Результатом стала инфляция: за 1 рубль серебром давали 9 и больше рублей медью; крестьяне прекратили подвоз продуктов, и цены на хлеб на городских рынках взлетели в 10, а местами и в 40 раз. Сбор с горожан чрезвычайного налога («пятой деньги») стал последней каплей. Начался «медный бунт»: пока одни москвичи объяснялись с царем, другие разграбили двор Шорина и других купцов. Алексею Михайловичу удалось уговорить возмущенных людей. Вскоре к царю явилась новая толпа «з грозами: «буде он добром им тех бояр не отдаст, и они у него учнут имать сами». Но тут подоспели три стрелецких полка. В схватке в Коломенском погибло или утонуло в Москве-реке около 900 человек. Еще 18 человек были казнены после следствия; 400 «бунтовщиков» с семьями были отправлены в Сибирь.

Обычно крестьяне до конца использовали все возможности легальной борьбы: подавали коллективные челобитные, отказывались выполнять повинности, просили «перевести» их в «черносошные» — но при этом старались избегать насилия. Лишь в крайних случаях они поднимались на открытые восстания (как это произошло в 1670—1671 гг.), хотя в таких массовых выступлениях «ядром» и наиболее активной силой всегда были не сами крестьяне, а казаки и городская голытьба.

В ходе восстания 1670—1671 гг. донские казаки под командой удалого атамана Степана Разина сумели овладеть Нижним Поволжьем с Царицыном и Астраханью, где к ним примкнули мелкие служилые люди и посадские. Войско Разина двинулось вверх по Волге, взяло Саратов и Самару; начались массовые крестьянские выступления в Симбирском, Тамбовском, Керенском, Шацком, Арзамасском, Нижегородском и многих других уездах. Однако под Симбирском повстанцы были разбиты; сам Разин был ранен и ушел на Дон, где через несколько месяцев был схвачен верными правительству казаками, привезен в Москву и казнен в июне 1671 г. на Красной площади. На Волге сопротивление продолжалось еще долго, пока правительственным войскам не удалось занять в ноябре 1671 г. главную базу восставших — Астрахань. Карательные отряды подавили главные очаги восстания в Поволжье. «Кругом стояли виселицы; на каждой из них висело человек 40—50. В другом месте валялось множество обезглавленных, плавающих в крови трупов. В разных местах находились посаженные на кол...» — так описывал свидетель-иностранец расправу с повстанцами в Арзамасе, где были казнены тысячи людей.

В рассылаемых воззваниях — «прелестных грамотах» — содержался призыв ко всем «кабальным и опальным»: «Богу и государю послужить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичу». Это значило: «С Волги идти в Русь против государевых неприятелей и изменников, чтоб им из Московского государства вывесть изменников бояр и думных людей и в городех воевод и приказных людей. И чорным людем дать свободу», — так говорил сам атаман в речи на казачьем кругу перед походом на Астрахань. Разин обещал «передрать» все дела в Кремле (в глазах неграмотных крестьян и посадских «бумаги» были символом кабалы и всевластия «начальных людей») и искоренить «мирских кровопивцов».

В то же время сам Разин распространял слух, что в его войске находится царевич Алексей Алексеевич, который с атаманом «по-нашему великого государя указу идет снизу Волгою к Казани и под Москву, для того, чтоб побить на Москве и в городех бояр наших и думных и ближних, и приказных людей, и дворян и детей боярских и стрельцов, и всякого чину служивых и торговых людей бутто за измену». Собирался Разин «посадить на Москве на патриаршество по-прежнему» сосланного Никона. Успехам разинцев способствовало то, что на их сторону переходили рядовые служилые люди, часто испытывавшие на себе произвол бояр и «начальных людей». На сторону восставших часто переходило и бедное сельское духовенство, немногим отличавшееся от своих прихожан. Попы встречали разинцев «с образами и с хлебами»; они же, как самые грамотные, читали вслух «прелестные письма». А предприимчивые горожане наладили торговлю с «воровским» войском — как посадский человек Микитка Глинкин, который «покупал у казаков под Царицыном шелк [...]. А с ним и многие другие торговые люди».

Призывы пробуждали накопившуюся ненависть «кабальных и опальных» ко всякого рода угнетателям — помещикам, воеводам и прочим «начальным людям», чиновникам-приказным, а нередко и к выполнявшим их приказы служилым людям. Стекавшиеся в Москву донесения сообщали, что разинцы «в городех воевод и приказных людей казнили», а также «дворян и детей боярских и жен их, и детей и их людей, и крестьян многих порубили, и села и деревни и домы их пожгли и разорили без остатку».

Однако, несмотря на призывы «восстановить» патриарха Никона, отряды восставших порой грабили «в церквах на иконах оклады и церковную утварь и всякую монастырскую казну», и имущество, оставленное в монастыре для сбережения, «и священников и иноков и инокинь мучили розными муками»; сам атаман и его казаки демонстративно не соблюдали постов. В городах Разин «приказные дела велел все зжечь», и казнил «не токмо что природных честных людей, но стрельцов и салдат и людей боярских».

В захваченных городах и селах вводились казачьи порядки. Взяв Астрахань, разинцы «астраханцев домы разорили и животы пограбили»; имущество свезли за город на стан в курени для дележа. Прекращался сбор податей; победители «на кабацком дворе государево кабацкое питье розграбили и выпили». Царских воевод сменяли сходки по образцу казачьих «кругов», появлялась выборная «казачья администрация»: атаманы, сотники, есаулы.

Уничтожение государственного аппарата и «показаченье» населения вряд ли можно считать шагом к новому общественному устройству; это было скорее возвращение назад, к патриархальному равенству «военной демократии», попытка защитить старое, простое общественное устройство от социальной розни и наступления «приказных людей» и «бумаг». Лихие казаки-разинцы не мыслили себе «воли» без грабительских морских походов «за зипунами». У других борьба с угнетателями быстро превращалась в планы «идти в русские городы и побить бояр и жон их и детей и домы их розорять». Многие разинские атаманы вслед за помещиками и их приказчиками начинали грабить и «лутчих», т.е. зажиточных крестьян.

И в то же время восставшие не представляли себе государства без царя, патриарха, да и «начальных людей» они делили на плохих и «добрых». Тем более, что и сам Разин не предполагал радикальной ломки существующего социального устройства и приглашал «дворян и детей боярских и мурз и татаровей ... стоять за дом пресвятые Богородицы и за всех святых и за великого государя и за благоверных царевичев, и за веру православных крестиян, и вам бы, чернь, тех дворян и детей боярских и мурз и татар ничем не тронуть и домов их не разорять».

Опыт «удачных» крестьянских восстаний в Болгарии (XIV в.), Китае (XVII в.) показывает, что ликвидация существовавших структур в условиях незрелости или отсутствия нового социальноэкономического уклада не приводила к ускорению общественного развития. Так, и на Украине в середине XVII в. казацко-крестьянское движение под руководством Богдана Хмельницкого ликвидировало польское феодальное землевладение и администрацию, но затем началось формирование «новой» знати уже из числа казацкой «старшины». А те, кто в нее входили, быстро стали землевладельцами и добились ограничения крестьянских вольностей, вплоть до окончательного утверждения крепостного права в 1783 г.

Однако каждая такая победа феодально-крепостнического строя в конечном итоге приводила к новому обострению ситуации и попыткам «верхов» искать выход сначала путем мер частичных, а затем и принципиальных. Кроме того, неудавшиеся выступления оставались в памяти крестьян, легендах и песнях, давали надежду на свободу и силы для сопротивления.

Единства среди современных старообрядцев нет — они разделены на отдельные течения и организации (толки или согласия); одни из них сохраняют церковную иерархию, другие представляют собой общины верующих-мирян («беспоповцы»). В настоящее время из наиболее крупных организаций к первым относятся Русская православная старообрядческая церковь и Древлепра- вославная церковь; к «беспоповским» — Российский совет древлеправославной поморской церкви и Московские христиане древлеправославно-кафолического вероисповедания и благочестия старопоморского федосеевского согласия («федосеевцы»).