Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории - Гапоненко Александр 2019

Целительница Евфросиния Полякова

Русская одежда XVI века. Из собрания Оружейной палаты

Следующий день был воскресным. Проснувшись совершенно разбитым физически, Дмитрий Иванович оделся и пошел на заутреннюю службу в Успенский собор, расположенный в центре города.

Собор построили более четырехсот лет тому назад на средства великого киевского князя Владимира Мономаха. Здание храма состояло из трех отдельных пространств — нефов, опиралось внутри на шесть столпов и имело три притвора — небольших пристройки. Над крестообразным в плане зданием возвышался один большой и три малых позолоченных купола. Собор был построен из белого камня, украшен искусной разбой по фундаменту, вокруг входа и вокруг окон.

Мономах подарил собору привезенную из Чернигова икону Богородицы Одигитрии, написанную греческим художником. По преданию, Одигитрия охраняла город и все западные рубежи Русской земли от врагов.

Отстояв заутреню, Дмитрий Иванович остался помолиться в одиночестве. Он затеплил свечу у образа Одигитрии, висевшей в конце левого нефа недалеко от алтаря и стал просить помощи в своих делах у небесной покровительницы. По окончании молитвы он перекрестился и приложился губами к образу.

Отняв губы от образа и обернувшись, Хворостинин увидел, что перед ним стоит молодая женщина, одетая во все черное. Светлое лицо ее закрывала тень от платка, повязанного на манер монашеского куколя. Лицо было до боли знакомо, но князь никак не мог вспомнить, где он раньше его видел.

— Тебе уже послана помощь из удела Богородицы — святой горы Афон, — сказала женщина низким голосом, удивительно похожим на голос помощницы ключника Евфросинии. — Ты не услышал весть про посланца, который у тебя прямо под ногами находится.

Произнеся эти слова, женщина отступила на шаг назад и растворилась в тени, падавшей от одной из колонн храма. Дмитрий Иванович от услышанного и увиденного оцепенел.

Очнувшись через мгновение, князь захотел поподробнее расспросить о посланце, последовал за незнакомкой в тень, но в храме уже никого не было.

«Про какую помощь говорила мне женщина? Кого я не услышал? Кто у меня под ногами? — спрашивал сам себя Хворостинин, недоумевая. — Может, мне все это просто привиделось из-за того, что я сильно переутомился за время пути? Не зря с утра чувствую себя совершенно разбитым.»

Выйдя из храма, князь увидел поджидавшего его у паперти слугу Степана. Вдвоем они пошли к подворью епископа Сильвестра. Хворостинин специально не вызвал епископа к себе, а пошел к нему сам, да еще пешком, чтобы не напугать иерея.

Два года тому назад опричники, под предводительством самого царя, побили архиереев, священников и монахов в Новгороде и Пскове, забрали денежные вклады и драгоценности в расположенных там церквах и монастырях. Пострадали также бояре, богатые купцы, слуги, вставшие на защиту своих священников.

Поводом для репрессий послужили тогда сведения, что новгородцы и псковичи хотели передаться вместе со своими землями польскому королю и перейти в католичество.

Правдой ли были полученные сыскным приказом сведения об измене или нет, Хворостинин не знал. Однако то, что новгородские и псковские бояре лишились всех доходов от торговли, шедшей по Свейскому морю, было всем известно и в том, что они как-то пытались решить эту сложную экономическую проблему, сомневаться не приходилось. Решить проблему бояре могли либо, победив доминировавших на Балтийском море шведов, либо перейдя на сторону поляков, которые конкурировали со шведами в борьбе за обладание землями бывшего Ливонского ордена. Сомневаться в том, что поляки во время переговоров ставили условием перехода новгородцев и псковичей на их сторону и требовали от них принятия католичества, тоже не приходилось.

Деньги, отобранные тогда у церквей и монастырей, пошли на финансирование Ливонской войны и организацию военной защиты от татар. Опричников, допускавших бесчинства и пытавшихся лично обогатиться при проведении этой репрессивной акции, царь жестоко наказал. Смертная казнь настигла даже князей Афанасия Вяземского и Алексея Басманова, стоявших у истоков формирования опричного военно-монашеского ордена, а также близких к царю казначея Никиты Фуникова и хранителя печати Ивана Висковатова, выступавших за поиск дипломатических путей решения конфликта с объединившейся против России Европой.

Объяснять все эти тонкости политической борьбы самодержца новый наместник епископу не собирался, но своим приходом хотел его немного успокоить.

Открывший калитку в воротах епископского подворья слуга сказал, что владыко тяжело болен и принять их не может. Хворостинин не стал настаивать, поскольку по унылому виду слуги было видно, что болезнь епископа не дипломатическая, а настоящая. Да и Огнев говорил, что Сильвестр уже пару месяцев, как не выходил из своих покоев.

Хворостинин вернулся в наместнические хоромы. До оговоренной заранее встречи с городским головой оставалось еще много времени, и он велел позвать к себе помощницу ключника. Молодая красивая женщина понравилась ему, и он захотел узнать о ней побольше. Благо для этого представился подходящий повод.

— Что, Евфросиния, вернулся ли Паисий? — спросил он у пришедшей по зову дежурного стрельца помощницы ключника.

— Нет, Дмитрий Иванович, не вернулся, — ответила она. — Это странно, поскольку поехал он за травами к моей сестре, которая живет отсюда в получасе езды на лошади. Да я ему и сама могла сварить лечебное зелье от простуды, но он отказался.

— А что, ты тоже лечить травами умеешь?

— Умею, княже. Нас с младшей сестрой Ариной мать научила травы и корешки распознавать, отвары и мази из них лечебные делать. Я же учу свою дочь — Авдотью. Она сейчас с сестрой в лесной избушке недалеко от Смоленска живет.

— Про вас, целительниц, люди говорят, что вы одной травой и вылечить, и погубить можете.

— Это так, наместник, — ответила Евфросиния. — Скажем, настойка чистотела. В малых дозах притираниями можно вылечить сыпь на коже, бородавки вывести. А если в питье добавить ее густой отвар, то во рту начнется сильное жженье, кровь пойдет из носа, и человек быстро умрет.

— Ты приворотные зелья, целительница, тоже умеешь готовить? — спросил заинтересовавшийся новой для него темой Хворостинин.

— Умею, княже. Однако не готовлю, поскольку того, кто этим любовным зельем воспользуется, кара великая постигнет — он навсегда лишится возможности обзавестись потомством.

Женщины из нашей семьи еще будущие события предсказывать могут, но только батюшка не велит нам этого делать. Говорит, что только Господь знает будущее каждого человека.

— А что, и мое будущее ведаешь? — заинтересовался Хворостинин со смешком. Про то, что православная вера запрещает обращаться к ведунам и звездочетам он напрочь забыл.

— Ведую, Дмитрий Иванович, — без всякого жеманства ответила Евфросиния.

Она взяла левую руку князя и стала водить своим маленьким указательным пальчиком по большой, изрытой глубокими линиями ладони и своим низким голосом пояснять увиденное:

— Линия судьбы говорит, что скоро ты победишь бесчисленное множество врагов, которые на нашу землю идти собрались. А помощь тебе будет от самой Богородицы, которая над русским народом свой покров простерла. После победы тебе великая благодарность будет от всех людей русских во веки веков, но богатств ты не обретешь.

Линия любви на твоей руке говорит, что ты женишься вскоре, и у тебя родится трое сыновей.

— От кого? — полюбопытствовал не на шутку заинтригованный Дмитрий Иванович.

Молодая женщина, видимо, прочла по линии на руке что-то необычное, а потому засмущалась и на вопрос своего начальника отвечать не стала. Она отпустила руку князя, отвела взгляд в сторону и ответила:

— Про то у тебя на руке линия любви ничего не говорит.

— Евфросиния, а ты не была ли сегодня на утренней службе в Успенском соборе? — подозрительно спросил Хворостинин.

— Нет, княже, я с самого вашего приезда распоряжаюсь в палатах по хозяйству и на службу в храм сходить не успела. Пойду вечером.

Далее, отвечая на вопросы князя, молодая женщина охотно рассказала, что она в пятнадцать лет вышла замуж за стрелецкого десятника Полякова, у нее вскоре родилась дочь Авдотья, которой сейчас тринадцать лет. Восемь лет тому назад ее муж погиб при осаде Полоцка. Пенсию за погибшего она не могла себе выхлопотать, поскольку муж был погребен обвалившейся при осаде городской стеной и тело не смогли найти. Поэтому через некоторое время после гибели мужа она продала их дом, стоявший в смоленском посаде, и переехала с дочкой к младшей сестре, в лесную избушку, где они и жили вместе почти год.

А недавно ключник Паисий, знавший их умершую мать, приехал и предложил ей стать своей помощницей. Она согласилась, хотя и не поняла, почему он выбрал ее, поскольку место это при дворе наместника было достаточно высокое и престижное.

«Какие бездонно-голубые глаза у этой молодой вдовы, — думал Хворостинин, слушая незатейливый рассказ Евфросинии. — И лицо, казалось бы, простое, но хочется на него смотреть и смотреть».

Дмитрий Иванович не был женат, несмотря на свой зрелый возраст. То воинские походы мешали ему обзавестись семьей, то служба в опричнине связывала обетом безбрачия.

Конечно, обет безбрачия соблюдали далеко не все опричники. Даже царь Иван Васильевич, будучи игуменом, собирался сейчас жениться, аж в четвертый раз, на Анне Колтовской и хлопотал о получении разрешения на этот брак от церкви.

Царю о наследниках заботиться надо было. Но и Хворостинину тоже надо было заботиться о наследниках. Кроме того, по обычаю, младшие братья могли жениться только после того, как женился старший брат. Он же был старшим сыном в семье.

Однако сейчас о женитьбе князь совсем не думал. Просто от Евфросинии исходил какой-то особый женский магнетизм, который притягивал к ней сильных, храбрых, умных, добрых и чадолюбивых мужчин.

Хворостинин раз и навсегда попал в поле притяжения помощницы Паисия, хотя и не осознал этого. Ему было легко и просто рядом с этой молодой вдовой.

Евфросиния интуитивно чувствовала, что нравится князю, но никаких планов в отношении него не строила, поскольку их разделяла огромная социальная пропасть: он был князь, а она из черных посадских людей, к тому же еще и вдова с ребенком.

Впрочем, в тот переломный для русского этноса период очень часто происходил быстрый подъем простого, но талантливого человека вверх по социальной лестнице и, столь же быстрая утрата князем или боярином всех своих позиций в результате отправки в монастырь, лишение всего имущества, а то и жизни.

Правда, линия любви на руке князя говорила, что он женится на вдове с ребенком и от этого брака родится три сына, но мало ли что может померещиться ведунье, даже такой искусной, как она.

Хворостинин потряс головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от обаявшего его женского морока, и стал объяснять, по какому поводу позвал помощницу ключника.

— Есть у меня, Евфросиния, для тебя непростое задание. Найди возле храма Иоанна Богослова лавку менялы Йосифа Шафира. — Князь протянул золотую монету. — Вот тебе султаний. Попросишь Йосифа разменять его на наши серебряные монеты. Скажешь, что тебе выплатили пенсию за погибшего мужа — привез новый наместник, который его знал по осаде Полоцка.

За один золотой проси восемьсот денег московских или четыреста денег новгородских. Поторгуйся при обмене, но не очень сильно. Как серебро получишь, скажи, что у тебя есть еще два золотых, но ты их с собой не взяла, поскольку боялась, что тати их могут выкрасть на улице. Скажи, что готова обменять эти два султания по тому же курсу, если он придет к тебе в хоромы. Йосиф жадный и обязательно придет за своей выгодой, а ты его ко мне направь. Я хочу с ним по одному делу переговорить, но только, чтобы об этом никто из посадских не ведал. Поняла, красавица?

Хворостинин осекся. Слово «красавица» слетело у него с языка, само собой.

Евфросиния заметила неловкость князя от того, что он назвал ее красавицей, но сделала вид, что ничего не произошло.

— Поняла, княже, как не понять? Ведунья же я, как говорила. Знаю, что тот Йосиф торговлей занимается с литовцами, поляками, да и с немцами. Вечером придет он сюда.

Хворостинин обрадовался, что удалось так просто выйти из неловкой ситуации в разговоре с понравившейся ему молодой женщиной и, в знак благодарности, объявил:

— Да, серебро, что поменяешь, себе оставь. Шуйский, небось, не платил тебе за службу?

Полякова тяжело вздохнула, подтвердив таким образом, что бывший наместник был патологически жаден и обещанного за службу жалования действительно ей ни разу не выплатил. Она спрятала султаний в складках своего сарафана, повернулась и вышла.

Через два часа помощница ключника вернулась и сказала, что Йосиф дал ей за золотой только семьсот московских денег и придет поздно вечером поменять остальные. Стражу она предупредила, и та проводит менялу прямо к Хворостинину.

Потом Евфросиния попросила отпустить ее завтра с утра сходить проведать дочку и сестру, занести им съестных припасов. Князь разрешил и дал распоряжение выделить сани, на которых привезли пушнину, да одного вооруженного слугу, чтобы охранять свою помощницу по дороге.

Напоследок князь неуверенным голосом спросил: Евфросиния, а что под моей палатой находится? Ты там не бываешь?

Молодая вдова с подозрением посмотрела на своего начальника и ответила:

— Нет, Дмитрий Иванович, там, в клети, съестные припасы хранятся, да ход в сторожевую башню проходит. Я же ночую в каморе на чердаке, выше этих палат. А что?

Хворостинин опять смутился, поскольку думал совсем не о том, как найти в хоромах спальню молодой женщины, а о вести, услышанной от незнакомки в черном в храме.

— Нет-нет. Это я про другое, — стал оправдываться Дмитрий Иванович. Потом разозлился сам на себя за эти оправдания и нервно произнес:

— Все, иди, пригласи городского голову, он уже в сенях давно должен дожидаться.

В парадную палату вошел дворянин Фёдор Илларионович Потёмкин. Это был среднего роста полный мужчина лет сорока. На нем был надет длиннополый синий кафтан с нашитыми поперек груди серебряными шнурами и красные порты, заправленные в короткие кожаные сапоги. Весь внешний вид вошедшего излучал энергию. По принятому относительно недавно закону он был выбран местными «лучшими людьми» на должность головы и отвечал за организацию всей городской жизни.

В разговоре с Потемкиным выяснилось, что наиболее острой военной проблемой были деревянные стены Смоленска, которые давно обветшали и не могли выдержать даже небольшого обстрела из пушек. Требовалось срочно строить крепкую каменную стену вокруг главного западного форпоста Руси. Одной защиты Одигитрии для города будет, в случае чего, совершенно недостаточно. Хворостинин пообещал на днях обойти с головой все городские укрепления и потом написать доклад в Боярскую думу о необходимости возводить каменную стену вокруг Смоленска.

Еще в городе по ночам сильно шалили лихие люди. Договорились с Потемкиным, что ночью надо ставить поперек улиц рогатки и посылать дежурить наряды вооруженной городской стражи, как в Москве.

Недоимщиков решили из тюрьмы отпустить на условиях, что они покроют задолженность казне в течение этого года. По делу душегубов и татей уже шло следствие и скоро должны были назначить дату суда.

Ученого монаха Хворостинин обещал сам допросить, поскольку епископ был болен.

Наконец, с посадским головой договорились, что на днях князь устроит званый обед, на который пригласит бояр, детей боярских, дворян, купцов, судей, чтобы познакомиться со всеми и выслушать их просьбы. Как было принято в таких случаях, обед устроят в складчину, а его организацию поручат ключнику.

От встречи с Потемкиным у воеводы осталось хорошее впечатление, поскольку тот дотошно разбирался в городских делах, не пытался подстроиться под наместника, показывал заботу о выбравших его людях и не искал личной корысти в общественных делах.

Все вопросы с городским головой за раз решить было нельзя, поэтому договорились, что их встречи будут проводиться регулярно.